Автор: Rina
Бета: Helenn
Фандом: Fallout 3
Рейтинг: с натяжкой PG-13
Пейринг: как такового нету. Vaultie, Харон.
Размер: мини
Отказ: герои Bethesda, стори – не отдам!
Аннотация: Девушка и гуль. Обрывки воспоминаний, накатывающие холодной ночью в болотах Point Lookout. История жизни Харона.
читать дальше
Посвящается Psee, открывшей мне глаза на Харона.
Вирус или просто переохлаждение – сейчас уже не разобрать. В этих болотах можно всякое подцепить, и не узнаешь, как именно. Этим утром они вышли к обветшалой сторожке в надежде поторговать – стимпаки закончились, провизия тоже была на исходе. Обитатели жилища, мутанты, встретили их крайне недружелюбно. Эти твари лучше понимали язык оружия, чем человеческую речь - даже и не пытались вступить в диалог, а просто начали стрелять.
Прикрывая Харона, она забрела в воду, подставляя атакующих под перекрестный огонь. Наверное, это небольшое купание в ледяной стоячей воде и послужило причиной болезни.
Симптомы проявились ближе к вечеру. Озноб. Голова раскалывается, тело становится словно ватным, глаза застилает мутная пелена. Чтобы хоть как-то согреть ее, Харон рискнул развести костер, зная, что в таком случае ему придется не спать всю ночь – огонь привлечет немало непрошеных посетителей.
Монотонно подбрасывая в пламя мелкие ветки, гуль наблюдал, как его напарница мечется в бреду, скидывая с себя тонкое походное одеяло. Насколько он еще помнил человеческую физиологию, ей нужно было тепло и как можно больше воды. В идеале, конечно, необходим стимулятор или любые другие антибиотики. Но всю оставшуюся химию девушка глупо израсходовала два дня назад, излечивая простую царапину, нанесенную диким гулем – боялась заражения крови. Если к утру жар не спадет, придется нести ее на себе к пристани. Физически Харон был подготовлен к такому переходу, но в этом случае они оба служили бы идеальной мишенью для любых недружественно настроенных существ, коими изобиловали окрестности.
Девушка чуть слышно постанывала в бреду, беспокойно переворачивалась. На искривленном страданием лице выступила испарина. Харон поднялся на ноги и приблизился к лежащей. Не выпуская из рук дробовик, он подобрал отброшенное одеяло и тщательно подоткнул, пресекая попытки вновь скинуть его...
---
Ретроспектива 1. Четыре месяца назад.
Их разделяло остывающее тело Азрухала. Точнее то, что осталось от тела. Новая хозяйка брезгливо отодвинула тяжелый ботинок от струящегося под подошву багряного ручейка. На юном лице читалось неприкрытое удивление, но, к ее чести, истерики со слезами не последовало. В полушоковом состоянии девушка направилась к выходу из «Девятого круга», механическим жестом приказав Харону следовать за собой.
Она не задавала вопросов, не пыталась заговорить. Пожалуй, обладательница его контракта рассматривала гуля просто как удачное приобретение в свой арсенал; крупнокалиберная самострельная пушка – ни больше, ни меньше. Харона это устраивало. По крайней мере, девочка досконально изучила его контракт и теперь не пыталась забивать гвозди микроскопом. Прежние владельцы чаще всего стремились сначала поэкспериментировать, на что способна их новая игрушка, и где предел его терпению. О многих экспериментах над телом и личностью Харон предпочитал не вспоминать.
Их путь лежал на север. Гуль не был в этих краях уже много лет, но здесь почти ничего не изменилось, разве что пустошь все активнее поглощала руины города. С сожалением Харон отметил, что его инстинкты заметно притупились после десятилетий апатичного оцепенения в темном углу «Девятого круга». Впрочем, он надеялся быстро наверстать упущенное – судя по радиотрепу Тридогнайта, скучать с его новой хозяйкой не придется. Пустошь быстро исправила домашнюю девочку из убежища, превратив ее в жестокого воина. Весь внешний лоск мирной жизни давно слетел, оставив загрубевшую кожу, покрытую ровным слоем загара и грязи.
Бескомпромиссная и беспринципная, способная добиваться своей цели любой ценой, пусть даже эта цена будет измеряться в человеческих жизнях. Харон знал, насколько опасны такие люди, подневольно вынужденные превратиться в хищников. Вопрос состоял лишь в том, сколько еще человеческого осталось у этого агрессивного подростка, которого жизнь заставила слишком быстро повзрослеть.
Он щурился: яркий свет слепил глаза, привыкшие к вечному полумраку Подземелья. Едва ощущаемая радиация яростно палящего солнца и ядовитой земли приятно согревала тело гуля. Харон вдыхал свежий ветер полной грудью, ощущая себя заново рожденным, если такое можно сказать о существе, организм которого уже двести лет внешне напоминал разлагающийся труп.
На окраине делового центра они повстречались с небольшим отрядом Анклава. Повстречались глупо, практически столкнувшись нос к носу, выходя из-за угла. К счастью, анклавовцы довольно безалаберно относились к дисциплине: шлемы под мышкой, пиво в руке.
Оружие само собой ложится в ладони. Безошибочное распределение целей, словно действия единого организма; словно они сражаются плечом к плечу уже целую вечность. Две секунды - два трупа с кровавым месивом повыше воротника тесловской брони. Третий солдат Анклава оказался проворнее и успел отскочить обратно за угол.
Спутница жестом приказала Харону зайти противнику со спины. Тот быстро кивнул и бесшумно направился огибать здание. Выстрелы прогремели, когда он находился еще на середине обходного пути. Гуль, уже не думая о конспирации, перемахнул напрямик через руины и, наконец, нацелил дробовик на противника. Впрочем, это уже было ни к чему – солдат лежал на спине; девушка направляла ему в лицо ствол плазменной винтовки, поставив ногу на грудную пластину его покореженной брони. «Неплохая работа», - невольно восхитился наемник, новая владелица приобретала авторитет в его глазах.
Солдат Анклава пускал кровавые пузыри изо рта, его глаза закатывались в предсмертной агонии. Coup de grace был бы лучшим исходом. Харон в этой ситуации предпочел бы использовать боевой нож, но девушка перезаряжала плазменную винтовку – как выяснилось позже, холодное оружие она не признавала вообще. И вдруг – характерный, едва слышимый щелчок...
- Госпожа! – вскрикнул гуль, бросившись вперед.
Плазменная граната.
Харон пожалел, что не пристрелил этого ублюдка в первую же секунду, не смея действовать без приказа. Или он действительно серьезно сдал, потерял хватку? Хозяйка контракта уже сама заметила опасность и подалась назад. Харон налетел на нее, сбивая с ног, закрывая от взрыва, расцветающего едким зеленым всплеском за спиной.
Зацепило. Адская боль в сожженных руках, не прикрытых броней. Сдерживаемый стон сквозь плотно сжатые зубы. Господи, как больно!
- Слезь! – прозвучало с нотками отвращения в голосе. Совершенно нормальная реакция гладкокожих. Харон поспешно отодвинулся и поднялся на ноги. Предплечья горели, голова гудела, словно улей. Гуль взглянул через плечо - человек в силовой броне превратился в дымящийся бесформенный сгусток.
- Ублюдок, - выругалась девушка, наконец-то перезарядив винтовку; наемник заметил, что ее пальцы при этом заметно дрожали. Он справедливо рассудил, что последнее замечание относилось все же к солдату Анклава, а не к нему.
Хозяйка молча вытащила из рюкзака бутылку воды, сделала глоток, вытерла капли с подбородка и протянула остатки гулю. Затем распечатала упаковку бинтов и коротко пробурчала: «Руки», приказывая напарнику вытянуть вперед обожженные конечности.
Аптечка впечатляла, чего нельзя было сказать о медицинских талантах девушки. Хотя она довольно сносно обработала ранения, по крайней мере гуль теперь мог нормально двигаться с забинтованными руками и толстым слоем лечебной мази. Когда с перевязкой было покончено, она подала спутнику два стимпака.
- Госпожа, нет нужды тратить…- жестко начал Харон.
- Заткнись и вкалывай оба. И перестань меня называть госпожой. Это пошло.
- Как вас называть? – с непроницаемым лицом произнес гуль, пристально глядя на девушку своими мутно-молочными глазами. Привычка к такому обращению намертво прижилась после общения с одной из бывших владелиц контракта. Та тварь, к счастью, уже сотню лет гнила в земле.
- Как меня называть? – усмехаясь, переспросила девушка, перекидывая через плечо плазменную винтовку. – Можешь звать меня просто Санни.
Харон оценил оксюморон – более неподходящую кличку для его спутницы выдумать было невозможно.
---
Температура и не думала спадать. От тела исходил неестественный, болезненный жар; девушка бредила, что-то несвязно бормоча.
Харона приводило в бешенство собственное бессилие. Он никак не мог помочь напарнице, враг - подхваченный вирус - был слишком хитер и мелок, чтобы расстрелять его из дробовика.
Гуль знал, что у нее в рюкзаке всегда лежала смена стираного белья. Смочив майку питьевой водой, он положил холодную ткань на лицо девушки. Это помогло, но ненадолго – влажная ткань быстро нагрелась. Тратить воду больше было нельзя. Гуль встряхнул майку, приложил ее другой стороной.
Неожиданно рука напарницы взметнулась вверх, перехватывая его кисть. Вероятно, в этом состоянии она расценила его жест как нападение. Впрочем, ладонь тут же расслабилась, тактильно ощутив грубую, неровную кожу гуля. Теперь больная держала руку Харона, явно не собираясь разжимать пальцы. Гуль скрипуче проворчал ругательство – эта девчонка редко задумывалась об удобстве окружающих, если обстоятельства шли вразрез с ее желаниями. Даже в полубессознательном состоянии она умудрялась брать то, что хотела – в данном случае, его руку.
---
Ретроспектива 2. Месяц назад.
Разрушенный поселок на севере столичной пустоши. Некоторые дома еще крепко стояли, смотрясь совершенно чуждо среди одиноких огрызков голых стен. Некогда опрятные улицы коттеджного поселка засыпаны битым кирпичом и старым хламом. Все наиболее ценное давно растащили мародеры, поэтому девушка и гуль даже не надеялись найти в этих руинах хоть что-то интересное. Они искали место для ночлега, желательно – с посудой. Любой посудой, в которой можно заварить чай.
Этот раритет, пачку пакетиков с ароматным черным порошком, Санни выменяла на целую коробку патронов к Магнуму. Чай - продукт еще довоенного производства, сейчас ничего подобного уже не найти.
Целые стаканы обнаружились уже во втором доме. Точнее, это был набор винных бокалов с тремя чудом уцелевшими фужерами в упаковке. Такая посуда на пустошах не ценится: хрупкое, изящное стекло несовместимо с суровыми условиями повседневности, оно всего лишь бессмысленный фрагмент мертвого мира, которому в настоящем уже нет места.
Санни грела дистиллированную воду в походном котелке, гуль осматривал дом. Здесь можно было остаться на ночь, наконец-то выспаться на нормальных кроватях. Особенно порадовали Харона матрасы – поролон, пусть даже превратившийся в пыль, но без жестких пружин, готовых вот-вот прорвать истлевшую обивку и врезаться в тело. На втором этаже четыре комнаты, одна из них – детская. Вероятнее всего, принадлежавшая девочке-подростку, судя по обрывкам пыльных плакатов на стенах. Где-то в подсознании гуля мелькнула картинка другой подобной комнаты: стены, когда-то выкрашенные светло-зеленой краской, при этом плотно скрытые пестрыми слоями портретов улыбающихся спортсменов, космонавтов, рок-музыкантов... Легкие, полупрозрачные занавеси на окнах, с мелким рисунком звезд и планет. Ящик с игрушками. Баскетбольный мяч. Маленькая, но вызывающая такую гордость коллекция моделей Хайвеймэна.
Со стоном-скрежетом голосовых связок Харон раздраженно потер виски, то ли надеясь четче воссоздать в памяти образ, то ли пытаясь избавиться от любых его остатков. Видение пронеслось, словно едва уловимый отрывок мутного цветного сна.
Вторая спальня была полностью разгромлена - сломанная мебель в беспорядочном нагромождении поперек прохода. Несколькими ударами ноги гуль раскидал баррикады и перешагнул через порог. Какие-то осколки, наваленная кучей истлевшая одежда, растрепанные книги, непонятные обломки, погребенные под слоем вековой пыли. Неизвестно, что искали мародеры, но делали они это крайне неаккуратно.
Гуль подцепил носком сапога груду тряпья, бесцельно вороша чьи-то вещи, уже две сотни лет потерявшие всякую ценность. Внимание Харона привлек массивный стол с расколотой надвое крышкой. Он выдвинул ящик стола и вытряхнул на пол его содержимое. Пожелтевшие бумаги разлетелись по комнате, словно опадающие листья, посыпался мелкий мусор, письменные принадлежности. Ярким пятном мелькнула какая-то брошюрка. Харон наклонился, поднимая с пола покрытый древесной трухой и пылью цветной журнал. С обложки на гуля смотрели две девушки в легких летних платьях, больше демонстрирующих, чем скрывающих безупречные тонкие фигуры. Красавицы сверкали белозубыми улыбками, беззаботно поправляли развевающиеся волосы, тронутые нарисованным ветром.
Харон опустился на угол разбитой кровати, медленно листая склеившиеся, спрессованные временем страницы журнала. Грубые пальцы с истерзанной кожей смотрелись совершенно чуждо на гладких, все еще отдающих типографским глянцем листах.
Блеск и великолепие, запертые в этих ярких картинках, надежно изолированы от реального мира. Изящные драгоценности и роскошные наряды, которые современная женщина, не раздумывая, променяла бы на броню покрепче. Элитные парфюмы, милые безделушки - за все это сейчас не дадут и пары крышек. Прециозная косметика, сияющая на счастливых лицах, сгнивших еще двести лет назад.
Руки, превратившиеся в мешанину обнаженных мышц и рваного эпидермиса, перелистывали страницу за страницей. Молочно-мутные глаза уже не различали деталей, все изображения слились в бесконечный хоровод обрывочных воспоминаний.
Яркий, беспечный, счастливый довоенный мир смотрел с древних страниц в лицо, давно потерявшее человеческий облик. Словно солнце, ударившее прямо в глаза, слепящее до расплывчатых бликов, до слепоты, до слез.
Память милосердна, она не хранит образы, казавшиеся когда-то будничной суетой, обыденной повседневностью. Десятилетия иной жизни притупляют и, наконец, стирают воспоминания о других днях, об ином мире.
Харон не знал, что он еще способен на такое. Его слезные каналы все еще функционировали. Где-то глубоко в груди саднило, будто вскрылась старая, давно затянувшаяся рана. Вдруг накатила глухая, неизбывная тоска, от которой хотелось выть. Боль. Проснувшаяся память. Реквием.
...Он неподвижно уставился на темное пятно плесени на обоях. Гуль сидел так, без движения, довольно долго. Комната медленно погружалась в темноту, слабые лучи предзакатного солнца, пробивающиеся сквозь щели, уже были не в силах дать достаточно света.
На глухо скрипящей лестнице послышались шаги, напарница зашла в помещение. Ей хватило беглого взгляда на застывшего гуля и валяющийся у его ног раскрытый блестящий каталог. Девушка подошла к Харону и присела позади него. Вскользь пролистнула журнал и снова бросила на пол, поддев ногой растрепанные страницы.
- Сожги его, - тихо произнесла Санни. Харон вздрогнул, почувствовав, как на его плечи опустились руки напарницы. Это было первое подчеркнуто-намеренное прикосновение за все время, что они провели рядом.
- Сожги. Незачем… - чуть слышно повторила девушка, прижимаясь щекой к спине гуля. Сердце стучало, отсчитывая секунды этого неожиданного контакта. Крепкие теплые руки сжимали сильные, напряженные плечи.
Харон сбросил оцепенение, резко выпрямился, разрывая объятие, поднял дробовик и вышел из комнаты.
---
Пара выстрелов отпугнула непрошеных посетителей, привлеченных светом костра. Темные силуэты скрылись в тени низкого леса и Харон удовлетворенно опустил оружие. Шум стрельбы на короткое время выбил Санни из бредового состояния, она подскочила на месте, бешено озираясь вокруг невидящим взглядом. Наконец, придя в себя и вновь изнуренно опустившись на землю, она прохрипела:
- Пить…
Гуль протянул ей бутылку. Проливая драгоценные капли, Санни жадно глотала отвратительную на вкус дистиллированную воду. Утолив жажду, она тяжело опустила руки и посмотрела на спутника измученными, покрасневшими глазами.
- Что-нибудь еще? – ровным голосом спросил гуль, забирая бутылку.
- Мне холодно. Знобит.
Он молча кивнул на плед. Уголок рта Санни дернулся в слабой улыбке, и девушка, повторяя его жест, тоже кивнула головой в сторону пледа. Приглашая Харона сесть на это место.
- Мне будет легче, если ты будешь рядом, - слабо произнесла она.
Гуль колебался, нервно переминаясь на месте. Он знал, что его напарница не терпела лишних прикосновений к себе – не важно чьих, гуля или человека. Вполне могло оказаться, что придя полностью в сознание, она не на шутку рассердится. В ее силах было отправить гуля на все четыре стороны, а Харону действительно не хотелось терять компаньона, терять друга.
Санни постучала ладонью по пледу рядом с собой, устало глядя на гуля. Затем обессиленно опустила голову и прикрыла покрасневшие веки, тяжело сглатывая густую слюну. Было видно, как ее плечи чуть заметно тряслись от озноба. Харон заскрежетал зубами и, глубоко вздохнув, наконец, принял решение.
---
Ретроспектива 3. Месяц назад. Продолжение.
Дикий ветер гулял в развалинах поселка, гудел в засорившихся трубах, шуршал ветхим мусором, поднимал султанчики пыли и обрушивал их на остатки руин. Где-то поблизости выли бродячие собаки. В доме было чуть теплее, по крайней мере, этот пронизывающий ветер не проникал внутрь. Крохотный костер посреди комнаты, поддерживаемый ровно настолько, чтобы осветить помещение и подогреть котелок с водой. Легкий сладковатый дым наполнял просторную гостиную; скоро нужно гасить огонь и прикрыть щель в двери, иначе дым пойдет в спальни.
Гуль устроился в просевшем кресле с рваной темно-зеленой обивкой. Его напарница расположилась по другую сторону костра на скрипящем при каждом движении диване. Они не разговаривали. Уютная, расслабляющая тишина. Харон аккуратно сжимал бокал, наполненный горячим чаем, сосредоточенно вертел его, погруженный в свои думы. Санни медленно смаковала напиток, наслаждаясь краткими часами спокойствия.
Какая-то мысль неожиданно потревожила девушку и она начала обшаривать свои карманы. Харон лениво покосился на нее и насторожился, когда она извлекла его контракт. Санни развернула бумагу и погрузилась в чтение, продолжая потягивать напиток. Харон заметил, что ее жесткие пальцы в рваных кожаных перчатках смотрелись на тонком стекле фужера не менее чужеродно, чем его собственные. Наконец, девушка оторвалась от изучения мятого листа и внимательно посмотрела на напарника:
- Давно это с тобой? Контракт?
Харон вздрогнул. Ох, как не любил он эти расспросы! Практически каждый владелец этой бумажки считал своим долгом вытянуть из него всю подноготную. Когда-то этот договор, заверенный внушительными печатями и его подписью, был предметом гордости. Теперь же это всего лишь жалкая, неинтересная история, погребенная под слоем пепла вместе с рухнувшим миром. От нее остался лишь этот листок, прочной нитью связывающий Харона с мертвым прошлым.
В свое время подписание подобного контракта было великой честью. Только лучшие из лучших, ветераны знаменитых кампаний, элитные воины, верно и бескомпромиссно убивающие за родную страну. Он видел свое досье - кодовый позывной «Харон»: психологически устойчив, рекордная скорость реакции в нештатных ситуациях, превосходная физическая подготовка, высокий уровень самоотдачи… В это подразделение сложно было попасть без внушительного послужного списка. Небольшие коррективы психики нанятых на эти должности в то время казались вполне правданными для такой работы. Речь шла о государственной безопасности, и руководители проекта предпочитали перестраховываться от любых сюрпризов.
Именно работа по контракту и спасла ему жизнь во время Армагеддона. Если это Существование можно так называть - жизнью. Харон попал в наиболее укрепленный бункер страны. И наиболее пострадавший. Строители недооценили возможности и желание противника сравнять это место с землей, уничтожить, испепелить на корню. Над убежищем не осталось НИЧЕГО. Насколько хватало глаз, вокруг одинокого проема, бывшего когда-то входным люком, простиралась спекшаяся в хрустящее стекло плоская равнина, пылающая призрачным мертвенным сиянием в чересчур затянувшейся ночи ядерной зимы.
Объект охраны погиб от лучевой болезни. Он слишком долго медлил, отдавая последние приказы, пытаясь спасти то, что спасти уже было нереально. Пожалуй, он был неплохим человеком, действительно пытающимся сделать все возможное для своего народа; вот только слишком поздно осознал, что политические игры не стоили того, что стало с этой землей. Он до последнего надеялся, до последнего боролся, пока не закрылась гигантская шестеренка, отрезающая бункер от падающих смертоносным дождем ракет.
Его смерть стала первым предвестником анархии. Следующим погиб его преемник, а потом – преемник преемника. Радиация не делала различий в чинах и постах, она просто отслаивала кожу с живого тела и выжигала это тело изнутри.
Телохранители не оставались без дела долго. Когда в подземелье началась грызня за власть, воины стали самыми востребованными людьми. Контракты предусматривали смену объекта охраны согласно многим пунктам, условностям и на месте вносимым примечаниям. Со смелой подачи генерала, некогда руководящего этим проектом личного отряда секьюрити, в контракты были внесены некоторые поправки, позволяющие более свободно распоряжаться имеющимся в подчинении человеческим материалом. Теперь контракты не были строго привязаны к занимаемому посту и должности объекта. К чему это привело впоследствии, Харон предпочитал не вспоминать.
К тому времени, когда приборы зарегистрировали условия, пригодные для выхода на поверхность в тяжелом костюме защиты, в бункере поменялось многое. Из сотен вошедших под землю в живых осталось несколько десятков человек. Среди них семеро изменились до неузнаваемости. Позже их назовут «гулями», жуткими монстрами, каннибалами, постоянно жаждущими человеческой крови. Пятеро изменившихся за время пребывания в бункере окончили свое существование под лампами операционного стола. Но Харон и второй парень, выжившие и приспособившиеся к радиационному заражению, были слишком ценными фигурами, чтобы просто так разобрать их на составляющие ради прогресса науки.
На восьмом году, после очередной зачистки, когда несогласных с режимом очередного захватившего власть командования попросту выдворяли прочь, на поверхность, оба мутировавших солдата попали в число изгнанных. К тому времени уже никто не стремился заниматься исследованиями феномена гулификации, проводить вскрытия. Начался период экономии пищи, лекарств, оборудования. Уродов из эстетических соображений просто выставили наружу вместе с кучкой бунтарей. К несчастью, контрактом Харона на тот момент владел предводитель группы сопротивления.
Счетчик Гейгера на поверхности трещал без умолку. Одиннадцать человек и два нелюдя оказались посреди выжженной ядовитой пустыни. Люди, не смотря на принятый рад-х, продержались двенадцать дней. За этот срок контракт Харона был продан в обмен на две бутылки воды. После этого началось путешествие длиною в двести лет по северо-востоку страны, некогда бывшей Америкой. Теперь она носила куда более подходящее название – Пустошь.
Во время странствий Харона заносило домой, в Джерси. Ничего не осталось от одноэтажного коттеджа, от людей, живших в нем, от той маленькой спальни, выкрашенной в светло-зеленый цвет. Везде только разрушения и смерть. Весь его непрерывный рейд от одного города-призрака к другому, безумный, хаотичный вояж по осколкам рухнувшей империи подтверждал, безусловно свидетельствовал, что от прежнего мира не осталось ничего. Трупы. Человеческие тела. Бесконечные руки, передающий его контракт, вереница лиц владельцев, сливающаяся в одно безобразное, уродливое существо. Монстры, чудовища, рядом со многими из которых он чувствовал себя более человечным даже вне человеческого обличия. Этот мир сошел с ума. Кровь, кровь, кровь. Человеческая жизнь потеряла всякую ценность еще до того момента, как земли коснулась первая бомба. Многие теряли рассудок. Многие приспосабливались к новым условиям. «Психологически устойчив» - кажется, так говорилось в той бумаге? Харон замкнулся в себе, еще находясь в бункере. Его изменившееся тело создавало достаточный барьер, чтобы отбить желание у любого к общению с ним. Хмурый телохранитель, молча выполняющий свою работу. Часто его пытались использовать совершенно не по тому назначению, которое было прописано в его контракте. И он ничего не мог сделать с этим, довоенные технологии пережили своих создателей, продолжая все так же бесперебойно работать, как часы, тикающие в его голове.
Он часто думал о смерти. Что может быть проще, чем «не успеть», замедлить реакцию, пропустить секунду, которая будет стоить разнесенной в клочья изуродованной головы со всеми запрограммированными командами. Но тело не слушалось, не позволяло. Пока есть контракт, он будет жить, пусть он давно уже не живой в полном смысле этого слова.
Так проходили годы, менялись поколения, медленно менялись сами люди. Харон был свидетелем многих событий, он сражался на разных сторонах, он видел проходящую мимо историю, становился частью нее. Неизменно оставалось одно – не менялась сама война. Извечная борьба за существование. В этом мире осталось слишком много оружия, а желающие взять его в руки находились всегда.
В итоге судьба занесла солдата в ту точку, откуда он начал свой путь. Вашингтон. Он крепко застрял в полуразрушенном артефакте прежних времен, являясь таким же довоенным экспонатом, как и прочие обитатели этого места. Подземелье. Несколько десятков лет элитный боец подразделения личной охраны первых лиц государства статично провел в пыльном, темном углу, шугая подвыпивших уродливых мутантов и разнимая пьяные потасовки.
На этом история заканчивалась. Вся жизнь, привязанная к ярко расчерченной гербами бумажке. Контракт с дьяволом, затягивающий все дальше в ад. За какие грехи человеческому существу были уготованы такие испытания? Что можно совершить при жизни человеком, чтобы потом две сотни лет расплачиваться за это в обличье монстра? Харон не знал. Он мало что помнил из своего прошлого. Человеческий мозг устроен так, что не в состоянии поддерживать работоспособность больше четырех сотен лет. Бессмертие невозможно. Даже если тело останется здоровым, или действующим по крайней мере, мозг не сможет функционировать столь долгий срок. Харон не знал, умрет ли он тогда, наконец, или, окончательно потеряв рассудок, присоединится к своим одичавшим собратьям. Он предпочел бы умереть от пули, от точного и безболезненного выстрела в голову – мгновенная смерть без мучений, разве что в последние секунды увидишь собственные мозги на противоположной стене, но это уже будет несущественно. Но судьба и тут оказалась жестока к нему. Он страдал от ран, мучительно медленно затягивающихся на мутировавшей плоти, он продолжал чувствовать жару и холод, голод и боль, не смотря на почти полностью атрофировавшиеся обоняние и вкусовые рецепторы. Его тело продолжало слушаться, оставаясь все таким же ловким, сильным и выносливым. Но он давно уже не был человеком. Он просто забыл, как им быть.
Санни молчала, задумчиво рассматривая рваный кусок обивки дивана. Когда Харон закончил говорить, в доме воцарилась мертвая, звенящая тишина. Костер давно погас, лишь тлеющие угли давали слабый свет, в котором гуль представал просто темным силуэтом без четких черт и деталей. Без лица. Просто усталая, ссутулившаяся фигура в темноте.Они долго не произносили ни слова. Харону больше нечего было сказать, а девушка больше ничего не спрашивала.
С улицы доносился вой бездомных собак. Кажется, начинался дождь, или это просто мелкий песок с пустоши шелестел на крыше под порывами ветра.
Чай остыл. И пить его уже не хотелось.
Санни заерзала на месте, теребя кожаную перчатку, снимая и надевая ее на руку. Какая-то невысказанная идея мучила ее.
- Харон…- начала она и осеклась, не решаясь продолжить. Голос ее дрожал.
- Ты можешь выполнять приказ владельца после того, как срок контракта истечет?
Гуль изучающе посмотрел на нее и после небольшой паузы ответил:
- Это не входит в условия.
- Тогда я прошу тебя. ПРОШУ как… друг. Я хочу, чтобы ты поклялся…
Харон недоуменно повел лобной латеральной мышцей и с явным выражением неудовольствия скрестил руки на груди в ожидании продолжения. Девушка запиналась, с трудом находя слова:
- Просто поклянись мне сейчас, что не пойдешь в соседнюю комнату и не пустишь себе пулю в лоб после того, как контракт будет аннулирован. Ни сейчас, ни потом. Никогда! Ты понял? ПОНЯЛ? Поклянись!
Харон замялся.
- Какого черта ты требуешь от меня такие глупости?
- Поклянись! Это приказ! – проорала она.
- Хорошо, хорошо, - примирительно поднял руки Харон, уголком рта ухмыляясь ее импульсивности. - Мне на контракте поклясться? Потому что Библию ты мне вряд ли раздобудешь…
- Харон!!!
- Хорошо, клянусь, что не разнесу себе башку и не покончу с собой никаким другим способом ни от несчастной любви, ни вследствие полного финансового банкротства…
- Хватит паясничать! – улыбнулась девушка с ощутимым облегчением и шутливо швырнула в гуля перчаткой. Перчатка была увесистой, со вшитым металлическим кастетом. Напарник перехватил предмет на лету и спокойно перекинул обратно.
- Убери дробовик подальше, парень, - с улыбкой произнесла она, - я не хочу закончить, как Азрухал.
С этими словами лист контракта опустился на тлеющие угли.
При виде этого простого жеста Харон задохнулся, словно в помещении внезапно исчез весь воздух. Сердце замерло и вдруг забилось, как сумасшедшее.
Солдат с неверием смотрел, как сквозь пожелтевшую потрепанную бумагу проступают черные, быстро увеличивающиеся пятна тления. Буквы плавились, медленно тая в красных, жадно пожирающих пищу углях. Несмелый язычок огня лизнул бумагу и быстро побежал к краю документа. Печати организаций, канувших в Лету уже двести лет, ломались под очищающим пламенем. Огонь бежал дальше, уничтожая скомканный, затертый лист.
- Неси журнал! Мы сожжем к черту весь этот дом!!! – в ее ликующем крике слышался безудержный восторг.
У Харона вдруг онемели руки, он бессильно осел в кресле. Словно все кости и мышцы исчезли из его тела. Расслабленность. Вдруг исчезнувший адский груз напряжения. И давно забытое слово – Свобода.
Он судорожно сглотнул, залпом допивая весь оставшийся в бокале чай и тут же забыл о нем. Фужер выпал из обессилевшей руки и со звоном разбился о деревянный пол. Даже не заметив этого, гуль витиевато и продолжительно выругался.
И вдруг, откинув голову на спинку кресла, хрипло, искренне, впервые за много лет открыто рассмеялся.
---
Импровизированная постель из кучи листьев и травы разметалась под постоянным беспокойным ворочаньем. Он обнимал ее за плечи, прижав к себе, плотно укутав в плед. Этот теплый кокон в его руках всхлипывал и метался в очередном навеянном температурой кошмаре. Харон продолжал вслушиваться в шорохи ночного леса, стараясь не терять бдительности, не концентрироваться на мелко трясущемся теле, жмущемся к его животу.
Костер уже погас. Час до рассвета. Густой туман опускался на топи, оставляя на болотной траве крупные капли мутной росы. Сырой холод забирался под одеяло, прокрадывался под одежду, тянулся к телу с влажной земли… Лишь бы дождаться утра.
---
Ретроспектива 4. Два недели назад.
- У тебя осталась вода?
- Обычной нет, только очищенная. Пойдет?
Харон пожал плечами: раз уж нет предпочтительной для гулей зараженной воды, придется пить эту мерзкую дистиллированную дрянь. Санни скинула рюкзак и отстегнула от пояса флягу. Протянула Харону. Тот вопросительно посмотрел на спутницу – насколько он успел ее изучить, повышенная брезгливость и боязнь подцепить какую-нибудь заразу порой приобретали у нее параноидальную форму. Сейчас она невозмутимо протягивала личную флягу гулю, гигиеническое состояние рта которого в любом случае оставляло желать лучшего.
- Ты будешь пить или нет? – теряя терпение, воскликнула девушка. - До реки еще часа три ходу.
Харон молча принял емкость из рук и напился. «Выльет остатки, и потом час будет полоскать с Abraxo», - с иронией подумал он. Напарница быстрым небрежным движением вытерла горлышко и приложилась к фляге, допивая воду.
- Ну, идем? – позвала она, поднимая рюкзак с земли. Харон хмыкнул и зашагал следом.
---
Солнце гигантским красным заревом разгоралось на востоке. Рассеянные лучи насквозь пронзали чахлый низкий лес, давая свет, но не тепло. Ветер гнал по бледно-серому небу мелкие облачка. День ожидался холодным.
Пронзительные крики пробудившихся птиц неприятно резали слух. Голод уже давал о себе знать, пора было подниматься на ноги: впереди долгий путь до пристани, где можно найти кров и медикаменты.
Харон склонился над спящей напарницей - она лежала неподвижно, дыхание было ровным и спокойным. Гуль откинул спутанные волосы с ее лица, провел ладонью по лбу: жар спал. Она выздоравливала. Потревожившись от ощущения чужих прикосновений, девушка перевернулась, заворочалась и, наконец, устроилась, уткнувшись носом Харону в грудь. Подъем можно отложить еще на пару минут – пусть успокоится, сейчас ей нужен был только здоровый крепкий сон.
Неожиданно Санни вихрем взметнулась, скидывая одеяло, и сумасшедшими глазами уставилась на Харона. Ее правая рука судорожно пыталась нащупать лежащую рядом винтовку. Наконец взгляд сфокусировался на лице Харона и она расслабилась, окончательно оправившись от резкого пробуждения. Тяжело дыша, девушка безвольно опустилась обратно и прикрыла глаза рукой от солнечного света.
- Мне лучше, - пробормотала она, устраиваясь под теплым одеялом.
- Спи, - чуть слышно ответил Харон, прижимая девушку к своей груди.
---
Они лежали, тесно прижавшись, еще долго; в легкой, чуткой полудреме. До позднего утра.
Тусклое, больное солнце заливало слабым светом болотистые низины. Сухая трава наполняла тревожным шелестом серое марево над стоячей водой. Вокруг нет людей, нет ни единой души на многие мили, лишь жуткие, уродливые монстры, враждебные всему живому, кроме себе подобных.
Вдвоем безопаснее. Вдвоем не страшно. Рядом – сильное плечо друга, на расстоянии вытянутой руки, даже ближе. Больше чем друга: брата. По оружию, по жизни, по крови. Их кровь столько раз мешалась в бою, что эти слова уже не были пустым звуком. Словно цельный, слаженно работающий организм, одна рука чувствует другую, куда одна нога, туда и вторая. Вместе.
Они лежали рядом, не позволяя посторонним мыслям, чувствам, предрассудкам, сомнениям, болезням, словам, ошибкам разрушить это единение. Наивысшую ценность в этом мире — доверие.
Человек и гуль. Или, все-таки человек и человек?
На этом я заканчиваю свою историю.
Этот пост скриптум написан специально для Psee.
Этот пост скриптум написан специально для Psee.
-
Ты не представляешь, как ты меня взбесил тогда, в первый раз! Такой самодовольный чурбан в углу: «Поговори с Азрухааалом!», - смеялась девушка, передразнивая хриплый, скрипучий голос гуля.
- Сейчас уже не бешу? – ответил напарник, выдавая столь редкую на его лице легкую полуулыбку, одним уголком рта. Девушка изобразила тяжелые раздумья, закатив глаза к небу, и в итоге постановила:
- Ммм… Временами!
- Ха! Думаешь, ты меня тогда не бесила? Мелкая, самоуверенная…
- Что?!!
Харон получил ощутимый пинок под ребра.
-Драться, да? У тебя нет шансов против меня, малявка!
- Малявка?!! Ну все, ты напросился!
Рюкзаки полетели в стороны. Клубок из двух сплетенных в дружеской потасовке тел рухнул в желтые заросли Столичной Пустоши. Сопровождаемый тяжелым пыхтением и смехом поединок спугнул семейство кротокрысов, выбравшихся погреться на солнышке. Оторопевшие животные, недоуменно шевеля усами, наблюдали за двумя человеческим существами, которые, неожиданно прекратив борьбу и позабыв обо всем на свете, страстно целовались в высокой траве.